Первопроходцы и часовые империи

Чему посвящен представленный номер журнала? Четырехвековой истории российского проникновения на Азиатский и Африканский континенты? Сопровождавшей это проникновение светской и церковной дипломатии, разведке и шпионажу? Специфике жанра российских тревелогов, начавшегося с паломнических «хождений» и, пройдя через путевые заметки и бюрократические отчеты, вознесшегося до вершин высокой литературы? Или перед нами просто портреты плеяды путешественников, дипломатов, разведчиков, ученых, лиц духовного звания, причем многие из них естественным образом совмещали разнообразные занятия? Ожидаемый ответ на эти вопросы: «и тому, и другому, и третьему». Но не только. На наш взгляд, через вереницу портретов вырисовываются контуры российского ориентализма Нового времени, истории накопления и систематизации им знаний по географии, общественно-политическому состоянию, этнографии и лингвистике стран Востока. Российское академическое и «прикладное» востоковедение XVIII–XIX вв. было поначалу весьма наивным, потом все более многоопытным, оставаясь во многом самобытным, но преимущественно созвучным ориентализму европейскому.

«Ориенталистский» взгляд (в значении, которое было введено в научный оборот Эдвардом Саидом¹) был характерен для российских путешественников на Восток, начиная с допетровских времен. Однако у отечественного ориентализма была своя специфика. Московское княжество, превратившееся в XVI в. в Московское царство, развивалось на пограничье исторического Востока и Запада. В чем-то российский опыт можно сравнить лишь с судьбой королевств Иберийского полуострова. За исключением северных окраин российская государственность формировалась с XIII в. под доминированием Востока: Золотой Орды; затем, с XV в. — в борьбе с ее осколками: Казанским и Крымским ханствами и в ставшем продолжением этой борьбы противостоянии с Османским государством. В конце XV в. Москва бросила вызов Стамбулу за право считаться наследником Византийской империи и на протяжении почти столетия училась у своего южного соседа, восприняв у того ряд социально-политических институтов: от поместного дворянства до стрелецких корпусов². XVII в. стал эпохой нового взгляда на Восток, амбициозных идей «православного ренессанса» и «православной реконкисты». Именно в это время активизировались «хождения» к Святым местам Палестины и контакты с единоверцами (потенциальными союзниками) внутри Османской империи. Реформы Петра I, нацеленные на модернизацию страны, перестроили российскую военную машину по западному образцу, нацелив ее на экспансию по различным направлениям, в том числе на юг и на восток. В начале XVIII в. Россия предприняла военные вторжения на Османские Балканы (1711 г.), в Центральную Азию и Восточный Туркестан (1713–1714 гг.), в Иранский Прикаспий (1722–1723 гг.). В большинстве первые попытки дальней экспансии оказались неудачными. Царства Востока стали пятиться и рушиться под российским натиском лишь с конца XVIII столетия, и динамика их падений ускорялась в последовавшие полтора века, пока не была прервана Русско-японской войной.

Однако за время этой экспансии европеизированная российская элита приучилась свысока, хотя и с пристальным интересом вглядываться в восточные реалии, изучая их и описывая, прикидывая, как их использовать в практическом смысле, и делая пространные умозаключения. Ощущение своего превосходства изначально подпитывалось чувством исповедания единственно истинной православной веры, что являлось лейтмотивом «хождений» паломников-россиян XVI–XIX вв. и сохранялось у действовавших за рубежом клириков Российской церкви вплоть до Новейшего времени. По мере вестернизации российских элит XVIII — начала ХХ в., в которых появился мощный западноевропейский субстрат, в их высокомерном отношении к Востоку зазвучали новые ноты. Акцент стал делаться не на религиозном, а на цивилизационном различии; не на ложности веры, а на «отсталости» и «непросвещенности» восточных народов, «инертности» и «деспотизме» их правителей. В духе европейской интеллектуальной традиции того времени восточные общества стали рассматриваться как архаичные и слабые, которым либо придется прозябать на обочине исторического прогресса, либо быть вовлеченными в него силой и волей Запада. В XIX в. Восток окончательно превратился в поле соперничества ведущих европейских держав, и Россия принимала в этой борьбе самое непосредственное участие. Государственные интересы диктовали практические цели и задачи, которые ставились перед исследователями Востока.

Можно по-разному проводить градацию российских путешественников, разведчиков и дипломатов, подвизавшихся в афро-азиатском мире XVII–XX столетий. Можно выделить из них тех, кто отправился на Восток по светским, а кто — по религиозным мотивам. Обозначить их основные занятия (что не всегда бывает просто). Разделить по географическому принципу, регионам их пребывания. Последний способ лег в основу структуры этого номера журнала. Ближний Восток всегда занимал (и продолжает занимать) особое место в истории Российского государства и общества: по причинам как геополитическим, так и религиозно-духовным. Первый блок исследований посвящен тем россиянам (вне зависимости от их этнической принадлежности), кто «приближал Ближний Восток», изучая его и отстаивая там интересы своей страны. Превращение России в сверхдержаву глобализировало сферу ее интересов, расширив до границ Азиатского континента и за океаны. Этой группе исследователей «дальних стран и берегов» посвящен второй блок статей.

Однако в данном редакционном вступлении нам бы хотелось обозначить две категории российских подданных, чья история легла в основу материалов сборника. Первая из них — «первопроходцы». Вереница людей, отправлявшихся в малознакомые либо вовсе не изведанные доселе страны, открывается описанием хождения иеромонаха Арсения Суханова, в 1649–1653 гг. совершившего путешествие к Святым местам Палестины «по государеву указу и по благословению патриарха». Статья С.А. Кириллиной раскрывает двойственную функцию миссии Суханова, совмещавшей цели как чисто религиозного, так и военно-стратегического характера. Почти тем же маршрутом, в составе армии великого везира, в 1799–1800 гг. проследовал из Стамбула в Сирию и Египет российский дипломат Энрико Франкини, выполняя задачи, поставленные перед ним императором Павлом I. Истории этой экспедиции, печально завершившейся для самого Франкини, посвящена статья Т.Ю. Кобищанова.

Целая плеяда российских «первопроходцев» принадлежала к Казанской востоковедной школе. Статья Р.М. Валеева, Д.Е. Мартынова и Р.З. Валеевой посвящена экспедициям, которые в первой половине XIX в. казанские востоковеды совершали на Ближний Восток, в Иран, Центральную Азию и Китай. Еще одна работа, написанная Р.М. Валеевым и Д.Е. Мартыновым с соавторстве с Ю.А. Мартыновой, дает анализ ранее не публиковавшихся дневников экспедиции Н.Ф. Катанова в Семиречье и Восточный Туркестан (1890–1891 гг.). Цель экспедиции была преимущественно этнографическая и лингвистическая, однако ее результаты были важны для российских властей, желавших укрепиться на западной периферии Цинской империи.

Отважные российские «первопроходцы» осваивали и дальние рубежи Восточной Азии. Статья А.А. Маленковой посвящена секретным миссиям, которые ориенталист, директор Азиатского департамента МИД Н.И. Любимов совершил в разгар Первой опиумной войны в Пекин (1841–1842 гг.), а в 1845 г. — в Западный Китай, причем туда ему пришлось пробираться под именем купца Хорошева. Неутомимая жажда познаний и открытий привела известного отечественного востоковеда Н.А. Невского на о. Тайвань, где он осуществил пионерское изучение языка аборигенного племени цоу. Принадлежащее перу А.С. Каимовой описание этого путешествия являет образ Н.А. Невского не только как кабинетного ученого, но и как полного энтузиазма полевого исследователя.

Особую категорию «первопроходцев» составляли моряки и совершавшие дальние плавания путешественники. Причем речь идет не только о первооткрывателях новых земель и стран. Тревелоги пользовались неизменным интересом читающей публики, и наиболее богатым на произведения этого жанра для России оказалось XIX столетие. Опубликованные воспоминания о путешествиях Ю.Ф. Лисянского, В.М. Головнина, других отечественных мореплавателей открывали для читателей новые миры, включая юг Африканского континента (статья В.В. Грибановой). Таинственный мир Южной Азии — Индии и Ланки — повлиял на мировоззрение многих представителей отечественной духовной элиты. Исследование А.Л. Сафроновой раскрывает воздействие буддизма и культуры Южной Азии на творчество целой плеяды российских философов, ученых, писателей-прозаиков и поэтов, композиторов и живописцев.

По мере того как для России «открывались» новые земли и горизонты, на смену «первооткрывателям» приходили люди другого склада: «часовые» империи, поставленные нести службу на дальних аванпостах ее присутствия. Перед этими «дозорными» стояли иные приоритеты: представлять Российское государство в местах своего постоянного пребывания, следить за соблюдением его интересов, бороться с явной или потенциальной опасностью, исходившей от других держав. Практически всегда то были государственные служащие, подчас действовавшие в составе миссий, подчас — в одиночку.

Крупнейшей российской дипломатической миссией на Востоке было посольство в Константинополе. Перипетиям становления постоянного представительства России на Босфоре и формирования в Стамбуле русской военной разведки в эпоху Петра I посвящено исследование М.М. Якушева. Пять поколений спустя, в 30-е гг. XIX в., Россия чувствовала себя на Ближнем Востоке гораздо более уверенно. Не удовлетворившись захватом Северного и Восточного Причерноморья, Санкт-Петербург стремился проникнуть вглубь османских владений. Рассматривая себя в качестве союзника и покровителя султана Мехмеда II, император Николай I и российское правительство, как доказывает в своей работе Д.Р. Жантиев, уделяли особое внимание сирийским провинциям, направив туда группу опытных разведчиков и дипломатов. Еще через несколько десятилетий, во второй половине XIX столетия Россия имела в Сирии уже «немаловажные интересы». Статья Е.М. Копотя освещает долгий период пребывания на посту генерального консула в Бейруте К.Д. Петковича (1869–1896 гг.), описывая дипломатические успехи и провалы этой неоднозначной фигуры. На противоположном краю Средиземноморья, в марокканском Танжере, на рубеже XIX–XX вв. нес свою вахту В.Р. Бахерахт, первый министр-резидент и консул Российской империи в марокканском Танжере, «русский часовой на страже Гибралтарского пролива», как он сам себя называл. В это время борьба ведущих европейских держав за Марокко обострилась, и в статье В.В. Орлова демонстрируется, насколько непросто Бахерахту было отстаивать престиж и интересы своей страны в Дальнем Магрибе.

Религиозная внешняя политика являлась отдельным направлением российского проникновения на Восток. Несколько исследований представленного сборника посвящены отечественным чиновникам, сочетавшим на Ближнем Востоке охрану государственных и церковных интересов. Статья А.Т. Урушадзе дает представление о том, какое значение российский МИД придавал прошедшим в 1866 г. выборам армянского католикоса в русле политики интеграции Армянской церкви в политико-правовое пространство империи. Важным приложением к статье является выписка из путевого журнала российского эмиссара на этих выборах М.Е. Чиляева. Деятельность известного дипломата и востоковеда А.Г. Яковлева, с 1897 по 1907 г. служившего Генеральным консулом России в Иерусалиме, в значительной степени была связана с борьбой за Святые места Палестины. Автор посвященной А.Г. Яковлеву статьи Ф.В. Георги сопровождает биографическое исследование публикацией еще одного ценного источника: фотоальбома сотрудников консульства Российской империи в Иерусалиме. Советская власть, публично порвавшая с наследием царской России, во многом продолжила прежнюю политическую традицию. Это подтверждает работа Е.М. Копотя, в которой освещается попытка вмешательства советского правительства и Московского патриархата в происходившие в 1958 г. выборы предстоятеля Антиохийской церкви.

Отечественное востоковедение, развиваясь в лоне Российской империи, затем СССР и, наконец, современной России, в ходе своей эволюции достаточно существенно дистанцировалось от востоковедения западного и все же пребывало в процессе постоянного с ним диалога. К концу ХХ в. обе эти школы в должной мере овладели необходимым научным инструментарием гуманитарного знания и порвали с наследием европоцентристского «ориентализма». Изолированность и ограниченность ресурсов отечественного востоковедения, неравномерность развития его различных направлений³, на наш взгляд, делают еще более значимой роль его отдельных представителей, как кабинетных ученых, так и работавших на Востоке «практиков».

А.Э. Титков, главный редактор журнала ≪Исторический вестник≫

Т.Ю. Кобищанов, ответственный редактор номера, член редакционного совета

СОДЕРЖАНИЕ

ПРИБЛИЖАЯ БЛИЖНИЙ ВОСТОК

С.А. Кириллина. По государеву указу и по благословению патриарха: иеромонах Арсений на Ближнем Востоке

М.М. Якушев. Становление русской дипломатии и разведки на Босфоре в 1700–1720 гг.

Т.Ю. Кобищанов. Война Энрико Франкини: российский агент в османском походе на Египет (1799–1800 гг.)

Д.Р. Жантиев. Сирийские провинции Османской империи в фокусе российской дипломатии и разведки (1831–1840 гг.)

Е.М. Копоть. «Россия имеет в Сирии немаловажные интересы…»: четверть века на посту генерального консула в Бейруте К.Д. Петковича (1869–1896)

А.Т. Урушадзе. «Заговорить тем языком, который приличен России»: выборы армянского католикоса1866 г. в путевом журнале М.Е. Чиляева

Ф.В. Георги. Генеральный консул в Иерусалиме А.Г. Яковлев. Биографические материалы

Е.М. Копоть. Политтехнолог поневоле: архимандрит Иоанн (Вендланд) в деле избрания Антиохийского патриарха Феодосия (Абурджели) (1958–1970)

В ДАЛЕКИХ ЗЕМЛЯХ, НА ДАЛЬНИХ БЕРЕГАХ

В.В. Орлов. «Неуклонно стоять на страже Гибралтарского пролива…»: В.Р. Бахерахт и военно-морское присутствие России в Марокко в XIX — начале ХХ в.

В.В. Грибанова. Южная Африка в описаниях российских моряков XIX в.

А.Л. Сафронова. Буддийский мир Южной Азии в трудах и творчестве российских ученых и деятелей культуры XIX — начала ХХ в.

Р.М. Валеев, Р.З. Валеева, Д.Е. Мартынов. Научные путешествия казанских востоковедов в Азиатскую Россию и на Зарубежный Восток (первая половина XIX в.)

А.А. Маленкова. Секретные миссии Николая Ивановича Любимова в империю Цин в 40-х гг. XIX в.

Д.Е. Мартынов, Ю.А. Мартынова, Р.М. Валеев. Николай Федорович Катанов в Семиречье и Синьцзяне (1890–1891)

А.С. Каимова. Н.А. Невский (1892–1937) на Тайване

ИСТОЧНИКИ

Ф.В. Георги. Фотоальбом сотрудников консульства Российской империи в Иерусалиме из собрания Национальной библиотеки Израиля

1 Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб.: Русский Мiръ, 2006.

2 См.: Нефедов С.А. Реформы Ивана III и Ивана IV: османское влияние // Вопросы истории. 2002. № 11. С. 30–53.

3 См.: Кузнецов В.А. Российское востоковедение: вызовы и перспективы развития в новой реальности. М.: Изд-во «МГИМО-Университет», 2023.